Список «Мемориала»

14 марта 2018
В 1999 году общество «Мемориал» и издательство «Звенья» выпустили справочник о структуре и руководящих кадрах советских спецслужб в 1934 — 1941 годах. Сейчас готовится к изданию новый его том, посвященный более близким к нам временам.

    Кровавая утопия Сталина: сделать общество достойным его, сталинской, конституции. За пятнадцать месяцев 1937-1938 годов были арестованы около полутора миллионов человек, около 700 000 расстреляны. Многие из палачей вскоре сами становились жертвами новой волны террора.

    Никита Петров двадцать пять лет тому назад начал составлять списки руководителей советских спецслужб, ответственных за массовые расстрелы невинных граждан. Три года назад вышел первый том такого справочника за 1934-1941 годы. Работа в архивах продолжается. Об этом Никита Петров рассказывает нашему корреспонденту Ирине Прусс.


    - Вы убеждены, что это список преступников?

    - Хороших людей здесь нет, это я могу сказать с полной уверенностью.

    - А более определенно?

    - Не буду прятаться за банальную формулу: преступником человека может назвать только суд; такого суда не было и теперь, очевидно, не будет, время для него прошло, если говорить именно о сталинском терроре. Да, в этом справочнике — те, кто повинен в гибели сотен тысяч невинных граждан. Здесь руководители местных органов спецслужб на уровне областей, краев и республик и руководители подразделений центрального аппарата. Известно, что каждый начальник областного и республиканского НКВД своей подписью скреплял и постановление на арест, и обвинительное заключение, то есть участвовал не просто в принятии решений, а в проведении террористических кампаний.

    В проведении арестов, репрессий против тех, кого позднее, уже в 50-е годы, будут реабилитировать. Если мы имеем акт о реабилитации, значит, мы имеем акт о несправедливом осуждении.

    - Не хватает только секретарей обкомов партии, которые входили в знаменитые «тройки» и подписывали те же самые списки в обязательном порядке.

    - Разумеется, инициатива проведения террора исходила от партии. В «Мемориале» сейчас готовится биографический справочник по руководящим партийным работникам 30-х годов. Тогда круг людей, вовлеченных в террор, ответственных за него, будет очерчен с большей полнотой.

    - А почему вы выбрали такую нейтрально-безличностную форму изложения биографий чекистов? Просто послужной список: родился, учился, национальность, где когда работал — и все. Почему было не написать: по спискам, подписанным таким-то, было незаконно репрессировано там-то тогда-то столько-то человек?

    - Мы не имеем таких данных обо всех чекистах списка, а давать по одним и не давать такие же факты по другим нам показалось несправедливым. В предисловии ясно сказано: все эти люди принимали самое активное участие в терроре…

    -Так много биографий кончается расстрелом, что справочник ваш порой похож на мартиролог жертв сталинских репрессий, а не участников террора…

    - Правильно, репрессии были не только среди крестьян, рабочих, представителей национальных меньшинств, партийно-советских работников и т.п., они волнами накатывали и на самих работников НКВД — ОГПУ. Но это не меняет дела. Их расстреливали, но перед тем расстреливали они. И их расстрел вовсе не был восстановлением справедливости, мотивы были совершенно другими. Потом расстреливали тех, кто их расстреливал…

    - «Мотивы были другими» -какими именно?

    - Первая волна именно политических арестов среди чекистов, несомненно, относится к 37-му году.

    — А что, были волны не политических арестов?

    — Конечно. Например, в 1933-1935 годах были многочисленные аресты по обвинению в развале работы, в хозяйственных, бытовых преступлениях. В 33-м году арестованы 738 человек, в 34-м уже 2860, в 35-м — 6349 человек. И все они — сотрудники ОГПУ-НКВД, хотя не только и даже не столько чекисты. Это и пограничники, и работники милиции, и работники ГУЛАГа — и арестованы они за целый спектр преступлений, начиная от растрат и кончая убийствами. Ну, и за пьянку, конечно. За растраты и воровство сотрудников госбезопасности и внутренних дел арестовывали во все времена. Такая внутренняя чистка — постоянный фон, на котором происходили другие события.

    - А почему такие аресты шли волнами?

    - В 35-м году более 6 тысяч арестованных — преимущественно пограничники и милиционеры. С начала 30-х годов Ягода решил «чекизировать» милицию: превратить их в таких же несгибаемых борцов с контрреволюцией, как чекисты, привить им такое же понимание дисциплины, спайки. Милиция, безусловно, вошла в ОГПУ неорганизованной аморфной массой. И в самом ОГПУ уровень образования был тогда невысок, а в милиции он был ниже низкого. Часть милиционеров были просто неграмотны, многие не могли составить протокол. Честолюбивый Ягода пытался навести порядок. Он хотел видеть свой объединенный наркомат действительно мощной, сильной структурой. Уже в 1936 году арестовали лишь 1945 сотрудников НКВД.  Зато мы можем с уверенностью сказать, что настоящая волна репрессий против сотрудников госбезопасности поднялась в 1937 году, и здесь уже превалировали аресты по политическим обвинениям. Эта волна была инспирирована, разумеется, Сталиным. Вот обвинения, выдвинутые против аппарата Ягоды: НКВД проявило ротозейство, благодушие, не разоблачило вовремя врагов, проглядело смычку правых и левых — «правотроцкистский» блок, и самое главное — опоздали с разоблачением и арестом оппозиционеров, а после ареста, по мнению Сталина и Ежова, обеспечили им в тюрьмах почти санаторный режим.

    — То есть им ставили в вину, почему они не начали кампанию прежде, чем она была объявлена высшими инстанциями? Это странный упрек…

    - Ягода и его люди всегда беспрекословно выполняли распоряжения партии: требовалось кого-то арестовать, кого-то расстрелять — пожалуйста, тут же. Не хватало ему политического чутья. Он не предвосхищал события.

    - За предвосхищение, мне кажется, можно было так заработать…

    - Не нужно делать, можно сначала предложить. У Ягоды и его заместителей не было достаточной доли фантазии и сообразительности, что от них потребуется в следующую минуту.

    - А у Ежова было?

    - Ежов пришел, четко нацеленный Сталиным, что и как надо делать. Именно Ежова как секретаря ЦК поставили курировать органы НКВД, и именно он наблюдал за ходом следствия по делу об убийстве Кирова, а в самом начале 1935 года в Москве проводил совещание с руководящими работниками НКВД, давал им «партийные установки». Ягода явно не рад был подобному надзору и всячески ставил палки в колеса. Ежов, конечно, перетянул кое-каких людей на свою сторону, например, Я.С. Агранова и других, хитрых и оборотистых, догадавшихся, в какую сторону ветер дует. Ягода в каком-то смысле был закостенелым ОГПУшным чиновником: на все ему нужна была директива, параграфы. Хотя при этом он был достаточно изощрен в чекистских методах…

    - Что вы имеете в виду?

    - Провокация, внедрение агентуры, умение кого-то обставить осведомителями и агентами, и при этом не забыть устроить и какие-то свои дела. Горький — яркая тому иллюстрация: вокруг него сплошь были люди Ягоды. И тут же была личная заинтересованность — он был влюблен в невестку Горького Тимошу, что получило широкую известность. Потом отравление сына Горького Пешкова объясняли как раз личными мотивами Ягоды.

    - А зачем Сталину нужна была чистка НКВД именно тогда, когда он уже одержал победу над оппозицией? Ведь фактически он ее к тому времени уже одержал.

    - Я-то думаю, Сталин одержал победу задолго до убийства Кирова, хотя это и остается предметом для дискуссий. Само «дело Кирова» — во многом, по-моему, хрущевский миф; не был Киров такой фигурой, которую можно было поставить рядом со Сталиным, не было никакой к нему всенародной любви, и сам он не имел каких-либо амбиций, тревожащих Сталина. Другое дело — как выгодно Сталин использовал убийство Кирова в целях пропаганды.

    Зачем Сталин убрал послушного ему Ягоду? Он считал, что чистка НКВД назрела: надо было обновлять состав, готовить его к грядущим серьезным массовым репрессиям.

    В НКВД к тому времени сложилась клановая система, пронизанная внутренними связями. Ягода окружил себя людьми, лично ему преданными, действительно высоко ценившими и уважавшими его. Сталин давно убедился, что система НКВД нереформируема: если послать туда одного-двух партийных работников, они очень быстро будут перемолоты. Кто-то сразу превратится в бюрократа-чекиста, а кого-то просто выживут, как это случилось с И.А. Акуловым и Д.А. Булатовым. Сталин их послал в 31-м, одного — первым заместителем председателя ОГПУ, другого — начальником отдела кадров. Политически оба провалились. Вокруг них был создан вакуум, их просто-напросто вытолкнули из аппарата, как инородное тело.

    Значит, такой метод не пойдет. Значит, действительно надо послать туда крепкого человека в ранге секретаря ЦК. Надо было «развалить» систему на атомы, сделать ее управляемой. Порушить те многолетние связи, которые гасили активность, делали аппарат не мобильным. Чекисты неохотно давали показания друг против друга, слишком спаяны были кадры. Так было и в 37, и в 38, когда же применили «строжайшие меры», «запрещенные методы», то сразу добились любых показаний… В 37-м изобрели такие методы расправы, что уже совершенно неважно, кто что рассказывает.

    — Что за идея массовой операции, о которой вы говорили и перед которой надо было привести в боевой порядок ряды НКВД?

    - Мы можем только предполагать, когда у Сталина окончательно выкристаллизовалась эта идея массовой чистки всего советского общества. Чистка партийно-государственного аппарата с очередным обменом партийных документов началась еще в 1935-1936 годах и поначалу производила впечатление такой же, как предыдущие: были они и в 33-м, и в начале 20-х. А в 1937-м чистка началась сразу во многих направлениях, массовые операции накладывались друг на друга, и каждая имела свою внутреннюю логику. И тут целый букет мотиваций и причин. Во-первых, желание повысить управляемость партийно-государственного аппарата, избавиться от старых кадров, заменить их не только менее коррумпированными, но и политически более грамотными, да и просто более образованными и квалифицированными. Сталину нужны были послушные исполнители. Не те чинуши, которые каждый в своем крае, в своей области — я говорю сейчас о первых секретарях обкомов — создавали культ своей личности: всевозможные Кабаковы, Носовы (И.Д. Кабаков — 1-й секретарь Свердловского обкома, И.П. Носов — 1-й секретарь Ивановского обкома; оба члены ЦК, оба расстреляны в 1937 году), которые ощущали себя ближайшими сталинскими соратниками и сподвижниками. От них Сталин решил избавиться, ему нужны были люди во всех отношениях зависимые и более послушные.

    Во-вторых, с июля 1937-го постепенно, одна за одной, начинаются «национальные» операции. Репрессиям подверглись прежде всего представители тех народов, государства которых граничили с СССР: поляки, латыши, эстонцы и т.д., и плюс к ним немцы и «харбинцы» (бывшие граждане России, прибывшие из Китая после конфликта на КВЖД). Все они, с точки зрения Сталина, были «пятой колонной», потенциальной базой иностранных разведок. Здесь, пожалуй, в первый раз отчетливо проявилась чисто государственническая логика Сталина, всякий интернационализм в данном случае был забыт. Значит, уже с середины 30-х годов в политической стратегии руководства доминировала идея национального государственного строительства.

    Наконец, также в июле 1937 года дан старт массовым операциям против всех, кто еще недавно был лишен избирательных прав и кому новая Конституция 1936 года дала эти права: духовенство, «кулаки», «бывшие» люди (это представители сословий и имущие люди царского времени). Здесь работала другая логика: эти люди не вписывались в сталинские концепции, продекларированные им в докладе о новой Конституции. Сталин утверждал, что советское общество становилось все более и более однородным — значит, инородных людей необходимо просто уничтожить. Арестам, лагерю, расстрелу подлежали те, кому не стоило давать такую прекрасную Конституцию, кто не должен воспользоваться всеобщим равным и тайным избирательным правом. Просто так такие права не даются. По мысли Сталина, само общество следовало сначала привести в состояние, достойное этой «сталинской Конституции».

    Есть решительный довод в пользу того, что именно эта политически-утопическая идея доминировала, была по крайней мере не менее важной, чем другие, более рациональные (хотя не менее кровожадные) установки. Если бы, как убеждены многие исследователи, главными мотивами массовых репрессий были соображения экономической выгоды, потребность в бесплатной рабочей силе, тогда зачем расстреливать тех, кто уже сидит в ГУЛАГе? Зачем давать системе лагерей «лимиты» на расстрелы? Пусть работают! Так нет, десятки тысяч людей были расстреляны в лагерях именно в эти 1937-1938 годы. И это именно те самые «неисправимые», кому, согласно сталинским концепциям, не место в светлом будущем.

    До сих пор не стихают споры о действительных причинах Большого террора, развязанного Сталиным. При этом исследователи традиционно пытаются свести все к одному мотиву, тогда как на самом деле у Сталина их было несколько и он точно знал, чего он хотел. Мотивы дополняли друг друга. И все эти операции с самого их начала имели конечный срок. Их — аресты и расстрелы — следовало провести в четыре месяца, то есть успеть до выборов в Верховный Совет в декабре 1937 года.

    Но развитие террора имело свою логику. И после декабря 1937-го Сталин дал указание чистку продолжать. Всего за 15 месяцев, с августа 1937 по ноябрь 1938, были арестованы почти 1,5 миллиона человек и около 700 тысяч из них были расстреляны. Все было закончено 17 ноября 1938 года, когда вышла новая директива об арестах, прокурорском надзоре и правилах ведения следствия.

    - Я никогда не слыхала, чтобы в те времена кого-нибудь из более или менее видных партийцев, из чекистов просто отпускали. Ну, убрать — и отпустить. Нет, обязательно надо при этом убить…

    - А это и есть главная сталинская новация. По его разумению, нельзя отправлять на пенсию, лучше расстреливать. Хрущев ведь тоже проводил чистку партийно-государственного аппарата, но без широковещательных политических кампаний, а просто под видом многочисленных реорганизаций делал то же самое, только гораздо гуманнее, чем Сталин: пенсии давал, убивать никого не убивал.

    Для Сталина совершенно неприемлема была мысль, что можно кого-то освободить от работы, и человек будет попросту сидеть на пенсии. Он должен быть вычеркнут из жизни.

    - Ну, почему он не может стать каким-нибудь директором прачечной?

    - Даже на пенсии десяток бывших чинов НКВД — директоров прачечных или культурно-бытовых учреждений, по мнению Сталина, могли представлять угрозу для советской власти. Можно назвать это паранойей — и это будет правда. Но есть в этом и своеобразная советская целесообразность. Жестокость диктовалась природой режима, понимаете? Режим не терпел никакой потенциальной оппозиции.

    Об этом замысле массовой чистки всего общества догадался Бухарин, о чем и написал из тюрьмы Сталину. «Есть какая-то большая и смелая политическая идея Генеральной чистки: а) в связи с предвоенным временем, б) в связи с переходом к демократии эта чистка захватывает а) виновных, б) подозрительных, с) потенциально подозрительных. Без меня здесь не могли обойтись» — писал Бухарин. Ему, наконец, стало понятно, почему он безвинно сидит в подвалах Лубянки. Он осознал, что от него требуют, какую роль он должен сыграть на предстоящем процессе. Он понял главную политическую задачу момента.

    Три московских показательных процесса создали нужную атмосферу в стране. Первый состоялся в августе 1936-го, после него развернулись аресты партийных руководителей, которые в прошлом примыкали к оппозиции. Потом состоялся февральско-мартовский пленум, перед которым второй открытый процесс в январе 1937-го дал нужный градус истерической шпиономании. Обратите внимание, если первый процесс Зиновьева и Каменева строился на идее, что оппозиция докатилась до террористических методов борьбы, то на втором процессе против Пятакова, Радека и Сокольникова обвинения утяжелялись: теперь это был, кроме терроризма, шпионаж. А кончилось все в марте 1938-го феерическим процессом самого Бухарина, рядом с которым будут сидеть и Рыков, и Ягода. Ну, вдумайтесь, Бухарин и Ягода! Тем не менее они будут сидеть рядом и обвиняться уже в глобальном заговоре, в котором объединились все антисоветские силы, и правые, и левые, и военные заговорщики.

    Это был апофеоз, эдакая окончательная конструкция.

    - И тут закончилась первая волна репрессий против чекистов?

    - Эти репрессии имели свою логику, отличную от тех кампаний чисток, арестов, которые происходили в обществе. Первая волна арестов исчерпывается уже к концу 37-го года. Между тем в стране репрессии продолжаются полным ходом: высылают и арестовывают поляков, латышей, немцев, бывших кулаков. В партии репрессии «упорядочиваются» после январского пленума 38-го года: прекращается волна бесконтрольных исключений из партии, но аресты партийцев продолжаются, и Сталин их контролирует.

    К концу 37-го Ежов посчитал, что основные кадры Ягоды он из органов вычистил, на руководящих постах теперь достаточно проверенные и преданные ему люди. Он сделал ставку на одну группу чекистов — выходцев из Северо-Кавказского НКВД. Тут свою роль сыграло то, что все это были люди, которых вырастил, выпестовал в свое время Ефим Евдокимов, злобно ненавидящий Ягоду, и Ежов принял как аксиому, что все они — заведомо антиягодинцы. Сам Евдокимов, давно уже ушедший из органов руководить Ростовским обкомом партии, водил дружбу с Ежовым, был его советчиком по кадрам. В каком-то смысле они с Ежовым работали эти два года рука об руку, хотя до конца Ежов и ему не доверял, но Ежов вообще до конца никому не доверял. Об этом хорошо сказал М.П. Фриновский: «Вот так ходит со мной, дружит, а за спиной материал собирает…» И это была совершенная правда. После смещения Ежова из НКВД выяснилось, что при нем формировался «Специальный архив», куда откладывались доносы, материалы даже на высших партийных руководителей. И на Л.П. Берия, и на А.Я. Вышинского, и на Г.М. Маленкова…

    - На будущее, чтобы себя обезопасить?

    - Нет, скорее, так он понимал свой долг перед Сталиным. Он всегда был лоялен по отношению к Сталину, за исключением самого конца, когда, убранный из НКВД, окончательно спившийся, действительно позволял себе говорить о вожде зло и с раздражением, в общем «ужасные вещи», но его слушателями были только его ближайшие родственники и собутыльники.

    - Итак, первая волна закончилась к концу 37-го.

    - Вторая волна — кстати, небольшая, ее можно и не выделять как отдельную волну, — это аресты весны 38-го: Л.М. Заковский, И.М. Леплевский, П.Ф. Булах, еще несколько чекистов, в основном латыши. Это скорее отзвуки латышского дела…

    - И все это сделано руками верного Ежова. Так чем же Ежов-то не угодил? Почему возникла потребность в новой замене и новой волне расстрелов?

    - А Сталин к тому времени пришел к выводу, что массовые операции, порученные Ежову, проведены неправильно и с нарушениями…

    - Чего?! С нарушениями чего?!

    - Дело не в нарушении законности, хотя такой демагогический упрек Ежову тоже прозвучал. «Социалистическую законность» Сталин понимал весьма своеобразно. Достаточно вспомнить его разъяснение 39-го года о пытках. В письме партийным секретарям Сталин напоминал, что «меры физического воздействия» к арестованным были допущены решением ЦК в 37-м году, и что это необходимый метод, когда речь идет о неразоружившихся шпионах, диверсантах и прочих лицах, потому что западные разведки «не миндальничают», а действуют так же (абсолютная выдумка, конечно). Но этот очень «хороший» метод «изгажен» дурными исполнителями — и дальше назывались люди ежовского круга: М.И. Литвин, В.Е. Цесарский и другие. Изгажен — значит, по мысли Сталина, его применяли не там, где надо.

    Но более всего Сталин был недоволен тем, что оказались недостижимыми замыслы, положенные им в основу массовых операций.

    Ситуация должна полностью контролироваться. Если нарком хоть на миг выпустил ее из-под контроля, значит, это плохой нарком. И его окружение плохое. А следующий шаг в его рассуждениях: вот эта их нерадивость — сознательное действие или просто неумение работать? Сталин всегда склонялся к первому. Вредительство. Они это сделали специально, чтобы дискредитировать советскую власть. Это и было центральным обвинением против Ежова и его людей.

    - А что интересного можно было найти в старых газетах?

    - Газеты сталинского периода — кладезь информации. Обо всех начальниках НКВД областного уровня и выше можно было узнать из газет: к назначению и в период выборных кампаний в Советы депутатов трудящихся на их страницах публиковались краткие биографии руководящих чекистов. Мне оставалось лишь найти и переписать биографии, переснять портреты. И все.

    - Как вы восполняли конец биографии: арестован за кражу, расстрелян, реабилитирован?

    - Тогда таких сведений у меня не было, но и без них подборка составленных по открытым источникам биографий руководителей НКВД была большим шагом вперед. Подобных справочников ни у нас, ни на Западе не существовало.

    - А когда сами органы обратили на это внимание?

    - Уже в 80-м году КГБ заинтересовался, чем я занимаюсь в библиотеке, — я полагаю, по какому-то доносу. Ко мне в Курчатовский институт, где я тогда был в аспирантуре, пришли люди и стали спрашивать: кто ваши друзья и чем вы интересуетесь? Через полгода меня выгнали из аспирантуры.

    В 85-м пришли с обыском и взяли часть моих материалов — остальное я не дома хранил. Было неприятно.

    Конечно, они разобрались, чем я занимаюсь, и поняли, что я собираюсь это издавать на Западе. Но время работало против КГБ. Последний раз на допрос в Лефортовскую тюрьму меня вызвали в мае 1986 года. Спустя две недели состоялось Всесоюзное совещание КГБ, на котором присутствовал М.С. Горбачев. Наметилась новая линия, аресты за антисоветскую деятельность практически прекратились. И меня оставили в покое, хотя изъятые материалы мне не вернули. После моей жалобы в Прокуратуру с требованием вернуть все, изъятое при обыске, со мной встретились сотрудники следственного отдела УКГБ по Москве и Московской области и сказали простую вещь: конечно, это не нарушение закона — собирать сведения из открытых источников. Но мы не можем позволить, чтобы информация, отражающая структуру и кадры ВЧК-КГБ, находилась в частных руках, ведь она может быть использована в антисоветских целях. А у меня, между прочим, отобрали и книги — стенографические отчеты о судебных процессах 30-х годов, книгу Берия «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье».

    В 1989 году, когда я уже состоял в «Мемориале» и об этой истории рассказал в интервью «Би-би-си», тогда чекисты вернули мои бумаги и книги, сказав загадочную фразу: «Мы просим вас не использовать эти материалы в целях личного обогащения».

    Может, они думали, что я буду этим подторговывать?…